Неточные совпадения
Приехала Любаша, измятая, простуженная, с покрасневшими глазами, с высокой температурой. Кашляя, чихая, она рассказывала осипшим голосом о демонстрации у Казанского собора, о том, как
полиция и казаки били демонстрантов и зрителей, рассказывала с восторгом.
— Велено сказать в
полицию, когда вы
приедете, надо сказать-то?
Клим солидно объяснил ей, что, живя под надзором
полиции, брат не может
приехать и переслал телеграмму матери.
Самгин привычно отметил, что зрители делятся на три группы: одни возмущены и напуганы, другие чем-то довольны, злорадствуют, большинство осторожно молчит и уже многие поспешно отходят прочь, —
приехала полиция: маленький пристав, остроносый, с черными усами на желтом нездоровом лице, двое околоточных и штатский — толстый, в круглых очках, в котелке; скакали четверо конных полицейских, ехали еще два экипажа, и пристав уже покрикивал, расталкивая зрителей...
Возвратясь домой, он увидал у ворот полицейского, на крыльце дома — другого; оказалось, что
полиция желала арестовать Инокова, но доктор воспротивился этому; сейчас
приедут полицейский врач и судебный следователь для проверки показаний доктора и допроса Инокова, буде он окажется в силах дать показание по обвинению его «в нанесении тяжких увечий, последствием коих была смерть».
Еще несколько лет — и если вы
приедете в Якутск, то, пожалуй,
полиция не станет заботиться о квартире для вас, а вы в лавке найдете, что вам нужно, но зато, может быть, не узнаете обязательных и гостеприимных К‹сенофонта› П‹етровича›, П‹етра› Ф‹едорыча›, А‹лексея› Я‹ковлича› и других.
Дело было в том, что я тогда только что начал сближаться с петербургскими литераторами, печатать статьи, а главное, я был переведен из Владимира в Петербург графом Строгановым без всякого участия тайной
полиции и,
приехавши в Петербург, не пошел являться ни к Дубельту, ни в III Отделение, на что мне намекали добрые люди.
Это был камердинер Огарева. Я не мог понять, какой повод выдумала
полиция, в последнее время все было тихо. Огарев только за день
приехал… и отчего же его взяли, а меня нет?
В Муртене префект
полиции, человек энергический и радикальный, просил нас подождать у него, говоря, что староста поручил ему предупредить его о нашем приезде, потому что ему и прочим домохозяевам было бы очень неприятно, если б я
приехал невзначай, когда все в поле на работе.
Вечером был бал в Благородном собрании. Музыканты, нарочно выписанные с одного из заводов,
приехали мертвецки пьяные; губернатор распорядился, чтоб их заперли за сутки до бала и прямо из
полиции конвоировали на хоры, откуда не выпускали никого до окончания бала.
Дело о задушенном индейце в воду кануло, никого не нашли. Наконец года через два явился законный наследник — тоже индеец, но одетый по-европейски. Он
приехал с деньгами, о наследстве не говорил, а цель была одна — разыскать убийц дяди. Его сейчас же отдали на попечение
полиции и Смолина.
— Что такое наша
полиция, я на себе могу указать вам пример… Вот перед этим поваром был у меня другой, старик, пьяница, по прозванью Поликарп Битое Рыло, но, как бы то ни было, его находят в городе мертвым вблизи кабака, всего окровавленного… В самом кабаке я, через неделю
приехавши, нашел следы человеческой крови — явно ведь, что убит там?.. Да?
Виссарион ничего не знает, вдруг к нему является
полиция: «Пожалуйте деньги, а то не угодно ли в тюрьму!..» Тот, разумеется, ужасно этим обиделся, вышвырнул эти деньги, и теперь вот, как мы
приехали сюда, ни тот, ни другой брат ее и не принимают.
Говоря по правде, герой мой решительно не знал, как приняться за порученное ему дело, и,
приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое дело, произведенное земскою
полициею.
«Поднадзорный поселок» — окрестила его
полиция, которой прибавилось дела — следить за новыми поселенцами, куда то и дело
приезжали гости, очень интересные охранному отделению.
Предав с столь великим почетом тело своего патрона земле, молодой управляющий снова явился к начальнику губернии и доложил тому, что единственная дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама
приехать на похороны, поручила ему почтительнейше просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы
полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
В донесении этом управляющий прежде всего объяснил, что недоимка с крестьян им почти вся собрана, а затем следовало довольно неприятное известие, что на днях, по чьему-то безымянному доносу, к ним в имение
приезжала земская
полиция, в сопровождении сенаторского чиновника, делать дознания о злоупотреблениях будто бы господином Крапчиком помещичьей власти, но что он, управляющий, водя крестьян к допросам, строго воспрещал им что-либо показывать на господина, угрожая, в противном случае, ссылкою на поселение, и что вследствие этого никто из крестьян ничего не показал в подтверждение доноса.
— Wery well! Это очень хорошо для вас, что вы сюда
приехали: Америка — лучшая страна в мире, Нью-Йорк — лучший город в Америке. Ваши милые дети станут здесь когда-нибудь образованными людьми. Я должен только заметить, что
полиция не любит, чтобы детей купали в городских бассейнах.
Ошеломлённый, замирая в страхе, Кожемякин долго не мог понять тихий шёпот татарина, нагнувшегося к нему, размахивая руками, и, наконец, понял: Галатская с Цветаевым поехали по уезду кормить голодных мужиков, а
полиция схватила их, арестовала и увезла в город; потом, ночью,
приехали жандармы, обыскали весь дом, спрашивали его, Шакира, и Фоку — где хозяин?
— Ругают! — повторила женщина, точно эхо. И снова зазвучал её шёпот: —
Приедет батюшка, да объявит в
полицию, да как начнут, сраму-то, позора-то сколько будет!
— Так. Скажи там начальству — утром сегодня к нему гость
приехал с вокзала, с чемоданами, — три чемодана. Не прописывали ещё в
полиции — срок имеют сутки. Маленький такой, красивый, с усиками…
— Как же сосланный может ко мне в гостиницу попасть? Сосланных
полиция прямо препровождает и размещает в дома, на которых дощечки нет, что они свободны от постоя, — создавал хозяин свое собственное законоположение, — а у нас место вольное: кто хочет, волей
приедет и волей уедет!..
Граф
приехал сильно пьяный. Бегушев все-таки велел его позвать к себе и стал расспрашивать. Граф и рассказать хорошенько не мог: болтал, что похороны были великолепные, что
полиция палками разгоняла народ, — такое множество набралось, — и что все это, по его соображению, были раскольники.
— А объявляешь ты своевременно о
приезжих полиции? — спросил полицмейстер.
Весь город взволнован: застрелилась,
приехав из-под венца, насильно выданная замуж дочь богатого торговца чаем. За гробом ее шла толпа молодежи, несколько тысяч человек, над могилой студенты говорили речи,
полиция разгоняла их. В маленьком магазине рядом с пекарней все кричат об этой драме, комната за магазином набита студентами, к нам, в подвал, доносятся возбужденные голоса, резкие слова.
Бывало,
приедешь в город, где все адреса испорчены: или слишком много стрелков съехалось, или некоторые пьяные являлись, или кто-нибудь влопался в
полицию и попал в газеты, и — стоп! — не везет совсем.
Он, как я вам докладывал, поехал в жидовский город и
приехал туда поздно ночью, когда никто о нем не думал, да прямо все до одной лавки и опечатал, и дал знать
полиции, что завтра утром с ревизией пойдет.
— А все бы посмотреть, пока
полиция не
приехала.
Он смутно, за давностью времени, помнит, что мужики насильственно забрали у помещика какой-то хлеб, а он
приехал с солдатами и
полицией и отобрал хлеб у мужиков.
Знаю только, что имя его было Луиджи и что они оба
приехали из Бухарешта, и были, наверное, большие преступники, и прятались от
полиции, и имели деньги и драгоценные вещи!
Я сам после слышал, как рассказывал один господин, что «какой-то
приезжий, сумасшедший декламатор и сочинитель, едва не уморил старика Державина чтением своих сочинений и что, наконец, принуждены были чрез
полицию вывести этого чтеца-сочинителя из дома Державина и отдать на излечение частному лекарю».
Она с живым участием расспрашивала его про студентскую историю, про причины и весь ход ее; сама, в свою очередь, рассказывала про Варшаву, про Польшу, про страдания своей отчизны и даже про свои семейные обстоятельства, из которых Хвалынцев узнал, что муж ее, по одному дикому произволу русских властей, выслан под присмотр
полиции, на житье в Славнобубенск, что она нарочно
приехала в Петербург хлопотать за него, за облегчение его печальной участи, и живет уже здесь несколько месяцев.
Но вообразите себе всю степень панического недоумения их, когда входную дверь они нашли не только запертою, но и запечатанною, и при этом оказалось, что печать несомненно принадлежит кварталу местной
полиции. Члены толкнулись с черной лестницы в другую дверь, но и там то же самое. Позвали дворника, и тот объяснил, что нынешнею ночью
приезжали жандармы с
полицией, сделали большой обыск, запечатали магазин и забрали самого Луку Благоприобретова.
Назавтра
приезжает доктор, собрался народ, окружили его и начали расправу: били его, били, — насилу
полиция отняла.
В Тульской губернии у близких моих родственников было небольшое имение. Молодежь этой семьи деятельно работала в революции, сыновья и дочери то и дело либо сидели в тюрьмах, либо пребывали в ссылке, либо скрывались за границей, либо высылались в родное гнездо под гласный надзор
полиции. Однажды летом к одной из дочерей
приехала туда погостить Вера Ивановна. Место очень ей понравилось, и она решила тут поселиться. Ей отвели клочок земли на хуторе, отстоявшем за полторы версты от усадьбы.
Полицией было назначено на каждой большой дороге место, куда московским жителям позволялось приходить и закупать от сельских жителей все, в чем была надобность. Между покупателями и продавцами были разложены большие огни и сделаны надолбы, и строго наблюдалось, чтобы городские жители до
приезжих не дотрагивались и не смешивались вместе. Деньги при передаче обмакивались в уксус. Но, несмотря на все это, чума принимала все более и более ужасающие размеры.
Верстах в двенадцати от Бобылева проживал в своей деревушке мелкопоместный помещик Чоботов Михайла Алексеич. Раз в сентябре
приезжает к нему Андрей Тихоныч. Помещик рад; Андрея Тихоныча все любили. А все-таки член земской
полиции, спрашивает хозяин: не по делу ль.
Приехал Андрей Иванович в имение дяди и нашел, что местная
полиция исполнила правильно свои обязанности.